Живая легенда
О женщине, которая 20 лет назад буквально потрясла меня бесхитростным рассказом о своей очень непростой жизни, считаю, должны узнать все, кто способен осмыслить подвиг уходящего поколения защитников СССР – фронтовиков и партизан, а Шевкие Абибуллаева (по-русски к ней обращались – Александра Александровна) – как раз из них.
Проводили её в последний путь многочисленные родственники и друзья… В душе у меня осталась щемящая боль и сожаление, что мало чем могла ей помочь…
Боевой генерал-лейтенант Трофим Калинович Коломиец в своей книге «На бастионах чапаевцы» посвятил несколько страниц её подвигам и назвал её «живой легендой». Замечу, что ушедшая легенда будет жить в моей памяти, как и у многих других людей, которые были с ней знакомы.
Родилась Шевкие 24 января 1924 года в с. Дуванкой (ныне – Верхне-Садовое). Отец был дорожным мастером, мать – крестьянкой. Отец умер, когда средней из детей было всего 5 лет, на руках у матери их осталось шестеро, братьев взяли на воспитание родственники – мужчины, а Шевкие оказалась у бабушки в с. Камышлы, где с ранних лет помогала по хозяйству, окончила семилетнюю школу на крымско-татарском языке (в Камышлах тогда жило около 500 многодетных семей), вступила в комсомол и благодаря проявившейся активной жизненной позиции вскоре была избрана секретарем комсомольской организации колхоза. Сама она говорила, что её детство оборвалось после первой упавшей на Севастополь бомбы: возникло непреодолимое желание защитить родную землю – братья уже служили в Красной Армии и сразу оказались на фронте. Когда враг подошел к порогу родного дома, мужчин и в селе, и в семье не осталось…
Наши войска, с кровопролитными боями отступавшие всё ближе к селу, организовали основную линию глубокой обороны, проходившую через, как тогда обозначалось на военных картах, высоту 192,0, где обустроили 1-й дзот (дерево-земляная точка), по официальным источникам, «гарнизон» дзота составлял 7 человек, но Шевкие помнила, что было их 12, называла имена (без фамилий), из них спасся только Григорий Доля, т.к. его послали за подкреплением. Дзот не был удобен тем, что, находясь на взгорке, не мог был взят лобовой атакой, а танки не могли подняться по уклону. Этот дзот обессмертили в нашей памяти Калюжный и его товарищи, им в начале 60-х годов прошлого века был воздвигнут памятник-обелиск, куда водила меня и многое рассказывала Шевкие Абибулаева.
Отвлекусь от хронологии повествования – после окончания Великой Отечественной войны она одной из первых начала разыскивать своих боевых побратимов, в жилом домике в Камышлах до сих пор сохранилось 2 чемодана фотографий и писем от братьев по оружию, фотоснимки, которые удалось перефотографировать (тогда ксерокопирования ещё не было), использованные ею для создания музея рядом с жильем.
Итак, под обстрелом оказался Камышловский мост, бывшая школа напротив дома переполнена ранеными, вооружение подходит к концу, а в качестве перевязочных материалов используются простыни жителей. Поступил приказ – отступать на Инкерман, тогда-то и пригодилось знание местности Абибуллаевой. Она вернулась, доложила, что знает, как пройти (сейчас по трассе это более 5 км, а тогда современной дороги не было), и добавила, что видела лишь одного спящего немецкого часового. «Надо было взять «языка»!» – отреагировал командир. «Как я возьму его за язык, если он спал с закрытым ртом!» – недоумевала девушка. Хохот сотряс весь штаб, т.к. она не понимала, чего от неё хотят. «После войны – сутки гауптвахты!» – то ли за промах, то ли за возражение командиру…
Однако, после того, как она за ночь вывела всех в Инкерман, её представили к первой боевой награде, но медаль «За отвагу» она смогла получить только после Победы. Миномёты, винтовки, а, главное, раненых выносили на руках, идти надо было строго за ней, т.к. два человека погибли, наступив в темноте на неразорвавшиеся ранее гранаты. Это были офицеры Галкин, непосредственно первый её командир, и Черноморченко (его внук приезжал в начале 80-х годов из Киева разыскивать могилу деда)…
За время обороны Севастополя она вынесла из-под огня более 50 бойцов и командиров, но несколько бойцов умерло от потери крови во время перехода в Инкерман.
Во время боёв её можно было видеть на огневых позициях и наблюдательных пунктах, был случай, когда вместе с бойцом Юрой они подбили по одному танку, но в это сразу никто не верил, и только когда чапаевцы, разыскивая однополчан, приедут на места былых сражений, найдутся свидетели этого факта.
Но отступать пришлось и из Инкермана, где остатки 287-го стрелкового полка с 756-м минометным дивизионом вышли на мыс Фиолент, где ещё со времён Первой мировой войны находилась 35-я артиллерийская батарея. В мою бытность на экскурсии там были такие «экскурсоводы» – антисоветчики, что их просто невозможно было слушать: мол, такие-сякие командиры, сами эвакуировались, а бойцов бросили. Хотя я знала, что всё это было не так: для эвакуации туда, к Фиоленту, пришло три подводных лодки, но загрузились они свыше своих технических возможностей, что не позволило им при погружении набрать необходимую скорость, светало рано, и только одна смогла уйти на Кавказ, две другие в прозрачных, как слеза, водах Чёрного моря утопили немцы.
На этой экскурсии была Шевкие. Ей, как участнице боёв, предоставили слово, но как только она рассказала об этом, её выступление прервали и всех присутствующих пригласили за стол: мол, не зря же готовила полевая кухня, всё остынет. Шевкие не на шутку обиделась и незаметно покинула митинг, посвященный открытию этого музея. Когда много лет спустя приехали внук Черноморченко с приятелем, я их адресовала, во-первых, в Камышлы, во-вторых, на 30-ю батарею (в районе пос. Любимовка), где батарея была аналогична 35-й. Они взяли машину, попросили Шевкие показать им, где погиб Черноморченко, а потом выяснили, что он похоронен в братской могиле, т.е. уже перезахоронен с воинскими почестями.
Так продолжала нести свою, уже послевоенную, вахту фронтовичка. А как она стала ещё и партизанкой, – следующее моё повествование.
Из Инкермана объединенные войска вышли к мысу Фиолент. После гибели Галкина Шевкие дала себе слово сражаться с захватчиками до последнего дыхания. Генерал-лейтенант Т.К. Коломиец, командир дивизии, знал уже из докладов подчиненных, что об этой девушке ходят легенды, захотел выяснить, что же правда, а что – вымысел, спросил о том, как она оказалась на мысе Фиолент – там тогда жили только семьи батарейцев, другого гражданского населения не было. Он смотрел с удивлением на стройную, затянутую в форму фигурку, лихо надвинутую на тёмные волнистые волосы пилотку, и задал ей несколько вопросов, в том числе и о подбитом танке. Она сказала, что отступала вместе с войсками из с. Камышлы, что шли на них 3 танка. Первый подбил сосед по окопу Юра, но его тут же ранило в руку, надо было его спасать от потери крови. Она затянула его в окоп, но второй танк был уже совсем близко, и, сорвав чеку, бросила гранату. Второй танк загорелся, а третий развернулся и ушел.
Вроде бы всё так просто, но Коломиец понял, что за полгода она стала настоящим воином. Разговор этот состоялся в конце июня 1942 г., в самые трудные для наших бойцов дни. Тем не менее, прославленный боевой генерал подписал представление о присвоении Шевкие Абибуллаевой звания Героя Советского Союза. Ни он, ни она тогда ещё не знали о предстоящей высылке крымских татар в Среднюю Азию. Видела я это представление – простой листок бумаги, исписанный от руки, подписи Галкина и Коломийца, – и поперек текста одно слово «отказать» с неразборчивой подписью и без фамилии. Шевкие хранила этот лист вместе с книгой Трофима Калиновича Коломийца, как самую дорогую реликвию.
История с подбитым танком была уже на м. Фиолент, там же Шевкие ходила к родничку за водой. Немцы видели её и кричали (разумеется, по-немецки): «Девочка, иди к нам, мы дадим тебе воды и еды». Она делала вид, что не понимает, а тут ещё котелок, с которым она ходила за водой, прострелили чуть выше дна, можно было принести воды не больше полстакана… Стояла июльская жара, жажда мучила всех, она сама пила только у родника, всё, что могла набрать, приносила бойцам, в первую очередь раненым.
Ситуация осложнялась тем, что к воинам прибились ещё и члены семей офицеров, обслуживавших 35-ю батарею, хотя снаряды уже закончились, доставка всех видов вооружений прекратилась. Безоружных немцы взяли в плен и колонной погнали к центру города, к бывшей тюрьме на нынешней площади Восставших. Вдоль улиц по пути следования стояли местные жители, из 11 женщин только Шевкие была в воинской форме, и какая-то женщина дала ей гражданскую одежду, вывела её из колонны: их гнали румыны, они разрешали местным забирать из строя пленных, если местные говорили, что это брат, сестра… Загоняли пленных в бывшую тюрьму, когда люди не помещались, их начали расстреливать... Шевкие не стала ждать развития событий, переоделась и сбежала из колонны…
Теперь надо было уйти туда, где её никто не знает и не выдаст, она дошла по ночам, рискуя нарушением комендантского часа, до Бахчисарайского района и там нашла партизанский отряд, который впоследствии вошёл в Южное партизанское объединение. Среди партизан было немало крымских татар, комиссаром отряда был Мустафа Селимов, а Бекир Османов передавал добытые сведения о противнике разведчикам Черноморского флота отряда «Сокол». Посылали Шевкие поначалу в паре с моряком Сераджином Менаджиевым, младшим лейтенантом, возможно, и для обучения мастерству разведчика, и для проверки её возможностей, кстати, все знали его под именем Сергей. Их обоих здорово выручало знание не только крымско-татарского и русского языков, но и немецкого: немцы не стеснялись говорить между собой о какой-то передислокации частей, предстоящем наступлении на стоянки партизанских отрядов и даже о том, что где-то обнаружили подпольщиков… Эта информация спасла многие сотни, если не тысячи жизней честных советских людей разных национальностей. По подложным немецким документам они бывали в Евпатории, Симферополе, Ялте, Алуште, в горных и предгорных селениях Крыма и даже в Мелитополе, где в подполье оставался коммунист Эдем Муджабаев, который однажды привел её в пекарню хлебокомбината, где пекарь спрятал её в печи и при появлении немцев начал рубить дрова: мол, буду печь разжигать. Фашисты и ушли несолонохлебавши.
Распоряжения подпольного руководства забрасывали Шевкие в самые разные местности. Однажды она попала даже в родные места, но в доме матери её арестовали. Удалось бежать. Скрывалась в пещерах, там обнаружила раненых партизан и вместе с ними пробралась в новый отряд.
Одним из заданий было – подсчитывать эшелоны, которыми женщин и девушек отправляли в Германию на каторжные работы. Если женщины пытались спрятать или защитить своих сыновей-подростков, то расстреливали и детей, и матерей. Впрочем, мальчишек им удавалось взять только сонными, а так при слухе об очередной облаве рано повзрослевшие мальчишки умудрялись и сами сбежать, и родных спрятать: в колодцах, за поленницей дров, в лесной местности – в кустах и оврагах, бывали даже случаи, что прятались в печной трубе.
Это навело Шевкие на мысль, что сажа – неплохое средство для маскировки: красивая девушка намеренно пачкала и руки, и лицо, и одежду, сидела где-нибудь в районе вокзала или автостанции – вроде бы просила милостыню. Но однажды в Мелитополе её арестовал немецкий патруль, привел к немцу-коменданту и спросил, что делать? Комендант был в хорошем настроении, сказал, что она ещё мала ехать на работу в Германию, а если ещё её отмыть, то будет ничего себе и велел отпустить, мол, пусть растет – фатерлянду рабы будут нужны всегда. Это было в конце 1943 года, из Мелитополя надо было уходить. Она ночью пробиралась к товарным составам, идущим в сторону Крыма. Но однажды её чуть не завезли в Германию – перепутала состав, которым немцы вывозили награбленное, – хорошо, что этот состав часто останавливался и стоял подолгу, – можно было сориентироваться…
Несмотря на досадную ошибку, она была почти счастлива, но радость освобождения быстро угасла – она не смогла найти связных Селимива и Османова, и без них пребывание в Северном Крыму просто теряло смысл. Об их судьбе она не смогла узнать даже после войны.
Самое страшное – когда она сталкивалась с власовцами, они были, в основном, из местных, центром добровольческого формирования были деревни Коуш, Стиля, Кокозы, Биюк-Узенбаш, а там уже шёпотом люди передавали друг другу, что немцы скоро уйдут из Ялты, – много фашистских офицеров, имитируя ранения, грузились на корабли в Ялтинском порту – началось дезертирство, и не только среди рядовых – эти вообще при первой возможности сдавались партизанам.
Приближалось освобождение Крыма 9 мая 1944 года был освобожден Севастополь, но город было не узнать – сплошные руины и пепелища, но несмотря на это, из близлежащих лесов и деревень тянулись к остаткам своих домов беженцы…
Шевкие Абибуллаева прибыла в Балаклаву с группой партизан и разведчиков, представилась гарнизонному начальству как военнослужащая 51-й армии. Начальник штаба танкового батальона, выслушав её рассказ, пообещал включить в списки бойцов после подтверждения её информации партизанским начальством или командованием 756-го минного дивизиона 25-й Чапаевской дивизии.
Проверяли недолго, 15 мая Шевкие пригласили в Сталинский РВК г. Севастополя, военком сообщил ей, что она официально призывается на военную службу и должна следовать вместе с наступающими войсками на запад как санинструктор. Но когда спросил, где её военный билет, оба стали в тупик, – из воинского у неё была только форма рядового бойца, а о необходимости принять присягу она даже не знала, что и было немедленно исправлено.
За три дня она успела смотаться в родные места и узнала, что немцы сожгли Камышлы, а жителей почти всех перестреляли, в том числе её любимого дядю, о матери и сестрах узнать ничего не удалось. А тут 18 мая пришел приказ о депортации всех крымских татар, и ей кто-то посоветовал, что надо срочно выйти замуж за русского или кавказского парня и сменить фамилию. (До войны фамилии отцов наследовали у крымских татар только сыновья, а девочки, выходя замуж, вообще не меняли фамилию или брали по матери мужа – такое своеобразное уважение к старшим) Оставшиеся в живых жители с. Камышлы были спешно погружены в товарные вагоны (без крыши) и отправлены в Среднюю Азию, и только потом она узнала, что если ей повезёт, найдёт их в Самарканде.
Она попала в следующий состав, в котором везли беспризорных татарских детей, и ей удалось оформиться в качестве сопровождающей (дети не говорили по-русски). Недалеко от Ташкента их вагон отцепили для медосмотра, определили в лазарет на карантин. Сдав детей, она сбежала, в Андижане её задержали, этапировали сначала в Морзачул, а затем в Наманган. Здесь она встретилась с депортированными татарами. Чекиста Крылова Шура хорошо знала и рассказала о своих мытарствах.
Оперативник посоветовал ей искать свою мать в Наманской области. Но это было не так-то просто, – как услышат о депортированных, так сразу «не понимают». Только на рынке она встретила пожилого татарина, который назвал ей село, где массово жили татары, мол, не найдёшь своих, так подскажут, где искать. Нашла она маму и двоих сестёр, третья погибла во время депортации, о братьях они ничего не знали. Вначале работали на хлопке, а потом Шевкие, как участник войны, перешла в общество «Знание». Поездки с делегациями ветеранов дали возможность ей увидеть почти всю европейскую часть Советского Союза – и везде через местную справочную об адресах она старалась найти кого-то из своих боевых побратимов-чапаевцев...
Встречаться на месте былых боёв они начали 20 лет спустя. Более 300 фотографий хранятся у неё в старом домике, в Камышлах. Но рядом с ним она за свои деньги построила домик для музея, куда разместила перефотографированные снимки воинов. Показывая их во время экскурсии по музею, она говорила: «Вот они на фотографиях рядом со мной, мои сёстры и братья – дети разных народов, дети одной страны, да и муж мой был азербайджанец, оба зятя – русские, один из Севастополя, другой – из Курска. Всех внуков и правнуков люблю одинаково, всем желаю мира, добра, счастья… Родные люди всегда найдут возможность помириться, найти общий язык, забыть обиды»…
На открытие музея приезжал Леонид Иванович Грач. Он, кроме поздравлений, сказал, что его очень удивило, когда возрождением памяти занялись не генералы, а простая санинструктор…
На этом мероприятии присутствовал один из местных – дядя Жора, как его называли в селе, Егор Дедюрин. Когда он узнал, что она строит за свой счёт домик для музея, стал приносит ей молоко (сначала пас сельское стадо, а потом осталась только его корова, – всё равно приносил). Приносил бесплатно и без просьбы – по велению сердца. Егор Дедюрин оказался родственником Юлии Николаевны Ронгинской, соратницы Л.И. Грача, приехавшей с ним в Камышлы на открытие музея. Трогательная встреча родственников произошла на моих глазах, не оставив равнодушных среди присутствующих.
Еще один эпизод, говорящей об интернационализме Абибуллаевой, известен далеко не всем. Когда крымским татарам разрешили вернуться в Крым, они поначалу остановились в Белогорске. Местное население встретило их, что называется, в штыки, и в один из дней две группы, славяне и татары, стояли друг напротив друга, готовые ринуться в драку. Шевкие взяла семилетнего внука и сказала: «Неужели вы хотите, чтобы этот ребёнок вырос без отца и навсегда затаил в душе обиду?». Местные просто не знали, как реагировать: у неё масса наград да ещё и ребёнок с ней, а татары возмущённо загудели. Поняв, что вряд ли помогут какие-то убеждения, она сорвала с головы платок и положила его перед группой татар, – ради сохранения межэтнического мира и спокойствия пошла на столь неординарный поступок – оказалась перед людьми с непокрытой головой, что у них, у татар, категорически противоречит обычаям. Первыми ушли местные, и татарам оказалось не с кем драться, – разошлись и они. В последствии татары стали разъезжаться каждый на свою малую родину, где уже эксцессов не было, хотя многим было сложно добиваться получения жилья или участка под застройку. Со многими мытарствами Абибуллаева получила комнату в коммуналке. Но разве на семью этого жилья достаточно? И они на семейном совете решили строить себе дом в Камышлах, – из уважения к бабушке, которая добилась выделения там участка – почти 10 га, но сплошная скала и овраги.
Так на месте бабушкиного жилья возник сначала небольшой домик, затем уже – здание для музея. Единственное, о чём остаток жизни сожалела Шевкие, – что не удалось возродить село. Сейчас там живёт 2 татарские семьи, а остальное, брошенное, заняли беженцы из Донецка и Луганска. Проект возрождения села на 250 семей был уже готов, когда грянула «оранжевая революция» в Киеве. А планировалась там и дорога с асфальтовым покрытием, и все коммуникации, и даже котельная, и школа с детским садиком.
Леониду Ивановичу Грачу обращениями в разные инстанции, в том числе и к Министру обороны Российской Федерации Сергею Кужугетовичу Шойгу, удалось добиться, чтобы вместо коммуналки она получила полноценную однокомнатную квартиру со всеми удобствами, и сейчас там остались дочь, внучка и двое правнуков нашей славной фронтовички и партизанки.
В. Владыченко, г. Севастополь
мы в социальных сетях